Родина начинается с упаковки
С одной стороны, в нормативных актах сохраняется немало лазеек для обхода всех последних запретов по госзакупкам, с другой – у оборонных предприятий есть на то совершенно объективные причины – существующие планы по импортозамещению нереалистичны и на деле лишь осложняют их работу. Столь же невыполнимым оказывается и требование перевести все госструктуры исключительно на российское компьютерное программное обеспечение и информационные системы.
Буква против духа
ФАС и Генпрокуратура заинтересовались проблемами импортозамещения в оборонно-промышленном комплексе (ОПК) в середине октября, как сообщалось, независимо друг от друга, но пришли к одинаковым выводам – предприятия уклоняются от закупок российской радиоэлектроники. Как уточнили в ФАС, за отечественную продукцию выдается импорт, не прошедший на территории РФ «глубокой модернизации». Это прямое нарушение законодательства, по которому с 2014 года при наличии отечественных аналогов иностранное оборудование для нужд военной промышленности закупать запрещено. В прошлом месяце эта норма распространилась на предприятия остальных сфер, работающих в системе госзаказа: если есть хотя бы два варианта товара в России, заказчик обязан отклонить все предложения зарубежных соискателей.
Подробности нарушений в надзорных ведомствах не раскрывают. «Недоговоренность открывает простор для инсинуаций, можно предположить, что это некая ведомственная игра, – говорит главный редактор журнала «Экспорт вооружений» Андрей Фролов. – Мы можем судить о масштабе подобных подмен, лишь отталкиваясь от общего понимания процесса военного производства. Так, на каждом предприятии ОПК присутствуют военпреды, контролирующие также закупки комплектующих. Конечно, это не панацея от всех нарушений, с военпредом можно войти в сговор. И все-таки повсюду это происходить не может. Другое дело, что гособоронзаказ касается не только военной техники – это могут быть тендеры на поставку продукции двойного назначения, на ремонт, и тут уже возможностей схалтурить больше. Такие случаи иногда попадают в СМИ – можно вспомнить скандал конца 2000‑х годов с поставками в Алжир б/у запчастей для истребителей Миг‑29 под видом новых».
СМИ выдвинули свою версию происходящего: многие поставщики для предприятий оборонки являются так называемыми OEM-компаниями (original equipment manufacturer) – они проводят косметические изменения в импортированном товаре (разборку-сборку, замену этикетки), после чего, «обрусевший», он может участвовать в гостендерах. «Активнее всего такими манипуляциями занимаются импортеры, работающие на китайском направлении, – рассказал «Профилю» главный редактор журнала «Арсенал Отечества» Виктор Мураховский. – Китайцы вообще редко маркируют свою продукцию, ограничиваясь информацией на упаковке. Поэтому поставить российскую маркировку, не трогая само «железо», очень просто. Не думаю, что дело в слабости нормативной базы, определяющей, какую продукцию можно считать российской. Наоборот, требования к военной технике – это несколько десятков книг. Другое дело, что закон всегда можно обойти, если оправданны издержки. В данном случае он весьма выгоден. Точно так же делают перемаркировку электроники бытового и промышленного классов на военный и космический (чтобы продать ее дороже в 10–20 раз), ведь спецификацию проходят не 100% изделий, а лишь небольшая партия, так что достаточно просто предоставить контролерам «правильную» партию».
При этом существует легальный способ «русификации» импорта – создание производств совместно с зарубежными партнерами в рамках специальных инвестконтрактов (СПИК). Но, по словам Мураховского, эта практика непопулярна: «Такие контракты заключаются с доверенными поставщиками. Не слышал, чтобы по схеме СПИК работали с иностранцами».
Происходящее в ОПК не выходит за рамки привычных россиянам «хитростей жизни», иронизирует историк космонавтики, экс-конструктор ОКБ «Сухой» Вадим Лукашевич: «Это все равно что пресловутые «белорусские» яблоки, с которых теперь даже ленятся снимать наклейки на польском языке. Или «российские» BMW: когда ввели запретительные пошлины на ввоз иномарок, с BMW чуть ли не на границе снимали колеса, ввозили под видом запчастей и потом в Калининградской области собирали». Как указывает Андрей Фролов, формально подобные схемы выглядят законными: «Отечественной продукция становится по достижении определенного уровня локализации в зависимости от вида товара. И тут можно считать все сразу – затраты воды и электроэнергии на предприятии, зарплаты рабочим. И в итоге наберется, условно говоря, 20% локализации. С такой цифрой уже можно идти на госзакупки. Стопроцентной локализации никто ведь не требует». Виктор Мураховский приводит еще один пример обхода ограничений: «Россия официально прекратила закупать двигатели для вертолетов на украинском заводе «Мотор Сич». Но в тот же момент их активно начали приобретать партнеры России по ЕАЭС – Белоруссия и Казахстан. Кого-то это удивляет?»
«Есть буква закона, а есть его дух, и в данном случае они входят в противоречие, – пояснил «Профилю» директор Центра анализа стратегий и технологий Руслан Пухов. – Что мы хотим – не зависеть от вражеских государств или не остаться без штанов? Если китайский чип подходит, почему бы его не купить? Давайте вложим миллиард долларов, построим завод и получим эти чипы через 10 лет. Но спутнику-то летать надо сегодня». По словам Вадима Лукашевича, жесткие требования в сфере импортозамещения лишь создают головную боль руководству предприятий: «Люди, болеющие за дело, вынуждены работать во все более тяжелых условиях. Каждый проверяющий орган усердствует по своему профилю. Приходит один инспектор – требует, чтобы спутник летал и видел потенциального противника на земле. Приходит другой – требует, чтобы в спутнике не было импортных комплектующих, а каково будет итоговое качество изделия, ему все равно. Сроки производства из-за программы импортозамещения тоже никто не сдвигает».
Микросхемы в законе
Все попытки обойти требования импортозамещения возникают потому, что мощности российской промышленности не поспевают за далеко идущими планами Минобороны, утверждают эксперты. «Где-то аналогов зарубежным комплектующим у нас просто нет, где-то предприятия загружены на 100% и не могут дать дополнительный объем, где-то на разработку требуется время, а нужно поставить здесь и сейчас», – говорит Фролов. Особенно остро ощущается нехватка элементной базы – микросхем военного и космического классов, которые с 90‑х годов Россия закупала в США, но в 2014 году связанные с Пентагоном производители прекратили сотрудничество.
«У нас есть предприятия в Зеленограде, которые производят такие платы, но по технологическим нормам они не соответствуют мировому уровню, не выдерживают испытаний на радиационное, электромагнитное излучение», – признает Мураховский. Самым известным примером подобного несоответствия стали военные спутники нового поколения «Сфера-В»: как писали СМИ в начале 2016 года, эти аппараты, укомплектованные российской электроникой, оказались «слишком тяжелыми» для подъема на орбиту. В итоге в Минобороны отказались от них, заказав партию «Меридианов», разработанных еще в СССР и ранее уже снятых с производства.
Но электроникой дело не ограничивается. «Это также вся спецхимия – стали, пластики с определенными свойствами. В общей сложности тысячи наименований номенклатуры, – рассказал «Профилю» военный обозреватель Павел Фельгенгауэр. – Спецстали, к примеру, выпускали в СССР в Златоусте и Волгограде. Но сейчас многие из таких предприятий находятся в банкротном и предбанкротном состоянии: им невыгодно выпускать, условно говоря, по 100 кг продукции в год, а на большее нет спроса. В целом российский ОПК давно питался всем необходимым на Западе, к 2014 году доля иностранных комплектующих в наших вооружениях достигала 90%. В США закупали продукцию двойного назначения на $1,5 млрд в год. Многое давала Западная Европа: французы делали военные спутники, немцы – корабельные двигатели. Наладить аналогичное производство в России с нуля практически невозможно. С 2014 года были сделаны запасы комплектующих, сейчас они близки к исчерпанию».
В этой ситуации, считает Фельгенгауэр, России остается доставать технологии контрабандой, привлекая сотрудников спецслужб, тайно переправляя товары через границу, то есть извлекать из чулана истории методы, наработанные в СССР. К возможности заместить недостающие технологии и оборудование в Китае эксперт относится скептически: «Нарастающая зависимость от Китая нашим властям не нравится, потому что Пекин требует целый ряд уступок политического плана. Например, в обмен на поставки электроники космического класса России пришлось проводить совместные учения в Южно-Китайском море, часть территорий которого являются спорными между Китаем и Японией. Кроме того, китайцы сами отрезаны от новейших технологий, находясь под санкциями США на торговлю товарами двойного назначения с 1989 года. После этого им как раз пришлось создавать свою элементную базу – она лучше нашей, но проигрывает западной по долговечности, радиационной стойкости». А Руслан Пухов уверен, что самым тривиальным решением после исчерпания запасов станет использование элементной базы более низкого класса: «Она используется и сейчас. Почему, скажем, американский спутник служит на орбите 10 лет, а наши уже через год-два выходят из строя? Просто рисков, что спутник преждевременно откажет, вертолет «ослепнет» или ракета упадет, не долетев до цели, скоро станет больше».
Дополнительные проблемы российскому ОПК создал разрыв сотрудничества с предприятиями с Украины: связи с ними, изначально созданные в рамках советской системы промкооперации, держались десятилетиями. Хрестоматийными примерами стали уже упоминавшиеся двигатели для вертолетов (их выпуск удалось наладить на Климовском заводе под Петербургом, но, судя по последним сообщениям, производимых объемов хватает только для собственных нужд, но не для экспорта) и газотурбинные установки для новых фрегатов и сторожевых кораблей (серийное производство на заводе в Рыбинске, где сейчас достраивают корпус испытательного цеха, может быть запущено к 2019 году, пока же готовые корабли простаивают). Размолвка с Украиной ударила и по космонавтике. Как отметил Вадим Лукашевич, программное обеспечение и системы управления для ракет, производившиеся на харьковском НПО «Хартрон», частично были заменены российскими при проектировании ракет-носителей семейства «Ангара». Потерю же российско-украинской ракеты «Зенит», напротив, компенсировать невозможно.
Не спринт, а марафон
Всего план мероприятий по импортозамещению в радиоэлектронной промышленности, опубликованный в прошлом году Минпромторгом, состоит из 534 наименований: это военные, промышленные и гражданские устройства, для каждого из которых на конечный срок плана – 2020 год – указана своя доля российской продукции на рынке. К примеру, для датчиков по определению концентрации взрывоопасных газов она должна составить 100% против нынешних 10%, для систем управления корпоративными справочными данными в промышленных холдингах и корпорациях – 90% вместо 10% и т. д. Впрочем, как считает Андрей Фролов, с учетом закупок из Юго-Восточной Азии только в оборонной сфере список должен составить более 1000 наименований. При этом информация о том, какая часть списка уже «замещена», появляется крайне редко, признает он.
«В таких вопросах лучше воздерживаться от списков и разрешать проблемы case-by-case (отдельными конкретными проектами), – считает Пухов. – По традиции наши власти дают сверхпозитивные обещания – к 2020 году догоним и перегоним Америку. Но это не спринтерская дистанция, а супермарафон – невозможно за пять лет пройти путь, который у Запада занял десятилетия. Оттого, что кто-то на совещании в высоком кабинете насупил брови и сказал: «Чтоб оно все работало», ничего не изменится. Кстати, прошло два года, и, кажется, трактовка импортозамещения уже сужается, не слышно больше, что «хочется производить все у себя», главное теперь – не покупать у прямых политических оппонентов».
По мнению Вадима Лукашевича, политика импортозамещения в нынешнем виде обречена: «Этим надо было заниматься до 2014 года, когда была отменена поправка Джексона–Вэника в США, между Россией и Западом шло свободное сотрудничество, можно было заимствовать готовые образцы, учиться. Политика международной изоляции точно не способствует развитию технологий – с нами даже на научном уровне минимизируют контакты. Плюс к этому, воссоздание любой отрасли – это колоссальные вложения, которые неоткуда взять. Тем более мы используем для проведения модернизации неэффективные механизмы в виде госмонополий: как показывает деятельность «Роснано», это тупиковый путь. Инновации рождаются в другой среде: стартапы, конкурентная среда, венчурное финансирование». Рано или поздно политическая цель уступит место экономической целесообразности, и свернутые международные связи возобновятся, прогнозирует эксперт: «Свежий пример – российская компания S7, купившая космодром «Морской старт», предполагает продолжить производство ракеты «Зенит». Если она предложит это Украине, думаю, вряд ли та откажется, ведь это означает загрузку завода «Южмаш», колоссальные заказы. Это стало бы хорошим примером того, как холодильник побеждает телевизор».
Программный сбой
Свой план по импортозамещению в России придумали и в сфере госзакупок программного обеспечения (ПО). Согласно документу, обнародованному в апреле 2015 года Минкомсвязи, к 2020 году доля российских продуктов в сегменте офисных программ должна составить 25%, к 2025‑му – 50%. Сейчас, по оценкам собеседников «Профиля», операционная система Microsoft Windows используется на 95% принадлежащих госструктурам компьютерах, пакет Microsoft Office – на 98%.
Ускорить процесс призван появившийся с января этого года «Реестр государственного ПО» – список российского софта, отобранного экспертным советом и рекомендованного госструктурам для приобретения. Но и тут, как в случае с радиоэлектроникой, обнаружились трудности в определении национальной принадлежности программных продуктов. «Схемы обхода законодательства не единичны, – рассказывает директор по развитию PositiveTechnologies в России Максим Филиппов. – Чтобы ПО считалось российским, авторские права должны быть закреплены за российской коммерческой компанией, а размер лицензионных отчислений за рубеж не должен превышать 30% выручки. Многие зарубежные разработчики готовы подстраиваться под эти правила, чтобы сохранить свою долю рынка. Они передают права российским партнерам, при этом те не вносят каких-либо изменений в ядро продукта. Максимум – изменяется интерфейс, убираются логотипы, и выполняется некоторая подгонка настроек. После этих операций заказчик практически не имеет возможности проверить степень «патриотичности» такого ПО».
Для прояснения подобных деталей и был создан экспертный совет при «Реестре государственного ПО». Однако, поскольку реестр быстро пополняется, насчитывая уже свыше 2 тыс. программ, вовремя отсеивать иностранный софт, маскирующийся под российский, удается не всегда, иногда такие программы выявляют только задним числом, признают участники рынка.
Помимо этого, интересы западных разработчиков во многом блюдут сами госструктуры: по закону, если они выбирают софт не из реестра, а со стороны (зарубежный), должно быть оформлено обоснование. Но де-факто в таких бумагах можно написать что угодно – например, о наличии у выбранной программы незначительной, редко используемой функции, которой нет у российского аналога. «Главная причина, по которой госкомпании пытаются игнорировать предписания импортозамещения, – сделанные ранее инвестиции в продукты зарубежного производства, – говорит Филиппов. – Нередко компании, имея на одной чаше весов риски, связанные с приобретением зарубежного ПО, а на другой – увеличение бюджета на проект в разы, а то и в десятки раз, выбирают первое».
В апреле правила госзакупок ПО хотели ужесточить еще раз. Минэкономразвития предложило полностью запретить использование иностранных программ в информационных системах государственных и муниципальных заказчиков. Однако уже на уровне правительства инициатива встретила возражения: министр связи Николай Никифоров предупредил, что «волюнтаристские решения» могут «все парализовать». Пока же госорганы, не дожидаясь, чем разрешится ведомственный спор, продлевают контракты на пользование зарубежным ПО и закупают новые продукты впрок. Как отмечают эксперты, этот процесс начался еще в прошлом году, и в результате тендеры на поставку отечественного софта по итогам года составили 21,9 млрд рублей (данные Минэкономразвития), а на зарубежный ушло 72 млрд.